Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

дочь, вознагражденная таким образом за успехи в учебе. Обосновались в нашем посольстве на улице Гренель. Делегация включала в себя 15 самых опытных дипломатов, а также профессоров международного права, экономистов, военных и более полусотни технических сотрудников, обеспечивавших протокольное и канцелярское обслуживание.

Парижская мирная конференция торжественно открылась в Люксембургском дворце 29 июля и продолжалась 79 непростых дней. 30 июля Молотов писал супруге: «Полинька, родная моя. Вчера не успел вовремя написать — меня опередила дочка. Она чувствует себя хорошо, часто выходит в город, по нескольку раз в день. Бывает в разных исторических и музейных местах. Довольна. Завтракаем и обедаем вместе. Она меня навещает перед и после прогулок и посещений и в двух словах говорит о впечатлениях. Как ты живешь? Здорова ли, пиши. Скучаю по тебе, моя хорошая. Целую, обнимаю»[921].

Светлана с удовольствием практиковала свой французский, которым уже владела в совершенстве, как и английским с немецким. И писала кузену: «Здесь очень много интересного. Хожу по музеям, паркам, много гуляю по Парижу, в Булони и на Елисейских Полях. Была на открытии конференции, сегодня также пойду на заседание, будет папин доклад. Сегодня вечером иду в оперу, там будет балет для участников конференции»[922].

Олег Трояновский добавил некоторые подробности ее пребывания в Париже: «Ко мне обратилась женщина, которая работала экономкой в доме Молотовых, и передала просьбу Полины Семеновны показать ее дочери ночной Париж. Это был странный вечер, так как нас сопровождала экономка и один охранник. Я предложил им поехать в хороший ресторан в Булонском лесу (разумеется, оплачивать счет пришлось не мне) и затем — в театр, где показывали вполне благопристойный мюзикл (“Нет, нет, Нанет”). Светлана намеками дала понять, что ей интереснее было бы посмотреть что-нибудь более пикантное, но я счел за благо не заметить этот намек. Когда мы въехали в ворота посольства, то увидели отца, расхаживавшего по внутреннему дворику посольского дома на Рю де Гренель: видимо, он беспокоился, как пройдет экскурсия его дочери»[923]. О ее нескромной просьбе Трояновский, очевидно, промолчал.

На первом пленарном заседании 31 июля Молотов сформулировал принципы, которыми руководствовалась советская делегация: «Агрессия и вторжение в чужие страны не должны оставаться безнаказанными, если действительно стремиться предупредить новые агрессии и вторжения». При этом часть сателлитов Германии оказала на заключительной стадии войны помощь союзникам, а потому надо «компенсировать причиненный ими ущерб не полностью, а только частично, в определенном, ограниченном размере. С другой стороны, Советский Союз отрицательно относится ко всяким попыткам навязать бывшим сателлитам Германии всякого рода внешнее вмешательство»[924].

Бирнс предложил, чтобы на все заседания приглашались представители пишущей прессы и радиожурналисты. «Моя инициатива была поддержана мистером Молотовым, который заявил, что он всем сердцем за это». Госсекретарь заметил также, что советские дипломаты стали использовать проверенную американскую практику — заранее распространять среди журналистов тексты речей советских представителей[925]. Парижская мирная конференция стала примером открытой дипломатии. А главной фигурой этого всемирного медийного представления был, безусловно, Молотов.

Неприятные сюрпризы поджидали уже в начале. На сессии СМИД, напомню, было договорено, что решения будут приниматься большинством в две трети голосов, теперь же американцы и англичане были за простое большинство. У них было 12–13 надежных голосов при необходимых для простого большинства — одиннадцати. Москва могла рассчитывать на три советских голоса, а также на делегации Франции, Чехословакии, Польши, Югославии, Греции, Эфиопии. Молотов возмущался:

— Советская делегация не в первый раз находится в таком положении: вчера мы приняли согласованное с другими правительствами решение, а сегодня нам чуть ли не одним приходится защищать это решение[926].

Обсуждали неделю. 7 августа Молотов пишет жене: «Сегодня были длиннейшие заседания — до 2 часов ночи. Нас прокатили по важному вопросу — о порядке голосования, но это было все организовано и вряд ли мы могли предотвратить сие. У них на конференции явное большинство. О Светлане. Она вела себя здесь хорошо. Старалась увидеть побольше. Один раз была в театре, где в фойе были Бирнс, Бидо и всякие дамы, господа, балерины. Много снимали, и прочие мелкие ухаживания. Кажется, это ей нравится, но вела она себя достойно и просто… Ав общем она чудная, прекрасная девочка, и думаю, что идет по правильному пути. Жалко ее отпускать, но она рвется к тебе»[927].

Как замечал ставший послом в США Николай Новиков, «напряженная деятельность в стенах Люксембургского дворца довольно часто перемежалась встречами на протокольных приемах, банкетах и торжественных церемониях, которые фактически были разновидностью дипломатической активности». Уже на третий день работы конференции Жорж Бидо пригласил на вечер балета в Опере. «Четыре одноактных хореографических произведения, поставленные с высоким уровнем мастерства, могли бы доставить любителям балета огромное удовольствие, если бы… Если бы не удушливая июльская жара и духота, превратившие зрительный зал в некое подобие турецкой бани». А были еще музыкальный вечер в Бурбонском дворце, два приема в Версале, несколько больших приемов во французском МИДе на набережной Орсэ. 9 августа Молотов дал прием в советском посольстве. «Все парадные залы посольства были заполнены приглашенными до отказа. Среди гостей находились главы всех делегаций и их члены, а также чуть ли не половина французского кабинета министров во главе с премьер-министром Ж. Бидо и вице-премьером М. Торезом».

Новиков вспоминал также: «В начале августа В. М. Молотов предложил мне и еще двум-трем членам нашей делегации отправиться на кладбище Пер-Лашез, к “Стене Коммунаров”, возле которой после падения Парижской коммуны были расстреляны версальцами последние из оборонявшихся здесь революционеров. У этой стены, почитаемой как священный памятник Коммуны, мы приняли участие во встрече братской солидарности с представителями Французской компартии — встрече, завершившейся непродолжительным, но исполненным энтузиазма митингом»[928].

…И вновь письмо супруге: «Мои дела идут, в общем, неплохо. Отличительной чертой можно считать определенно получившееся обострение с американцами, не говоря уже об англичанах. Но, видимо, это закономерно для данного момента. С “ближней” имею одобрение нашей парижской работы. Сейчас, ввиду перехода к работе комиссии, некоторое затишье лично для меня. Но зато я подгоняю дела, не связанные с конференцией, которые были запущены из-за большой занятости. Люблю тебя и только тебя, моя желанная»[929].

10 августа выступила первая делегация побежденной страны — итальянская. Молотов по договору с Италией взял слово 13 августа и сделал центральной тему Триеста:

— В порядке дележа добычи после краха Австро-Венгерской империи Италия получила полуостров Истрия, хотя население полуострова в преобладающем количестве всегда состояло из словенов и хорватов. Прошло то время, когда